Евгения Телицына, исполнительный директор фонда поддержки социальных инициатив в сфере детства «Навстречу переменам», два года назад прошла обучение в Оксфордском университете по программе «Социальные финансы» в бизнес-школе им. Саида (Saïd Business School). В авторской колонке для журнала «Филантроп» Евгения Телицына рассказывает о социальных финансах в целом, ответственном инвестировании, о возможностях, которые дают облигации социального воздействия (Social impact bonds, SIB), и о том, что должно измениться для развития социального предпринимательства в России.
Помню, как два года назад, когда я слушала в Оксфорде лекции о социально-преобразующих инвестициях (impact investing) и облигациях социального воздействия (SIB). Российская часть группы не уставала удивляться и сомневаться в том, что это действительно может эффективно работать, в то время как коллеги из разных стран мира спокойно и довольно кивали. Уже тогда, в 2017 году, объем накопленных вложений в социальные предприятия в мире достиг $114 млрд. Это данные исследования рынка преобразующих инвестиций, проводимого Глобальной сетью социальных инвесторов (Global Impact Investing Network, GIIN). Прошло не так много времени, и я вижу, как в России меняется отношение к инвестициям: как социальные проекты в поисках устойчивого финансирования начинают рассматривать модель социального предпринимательства. Появился интерес со стороны государства и с инвесторов, например, государственный ВЭБ запускает в Якутии пилотные проекты с использованием Social impact bonds.
Деньги, добро и мудрый путь
Для начала, нужно посмотреть на весь спектр инвестиций (см схему на рисунке 1). Он условно разделен на три части по тому, какая ценность у организации в приоритете.
Крайняя левая точка — это те компании и организации, для которых важно только то, какое социальное воздействие они оказывают. Они могут существовать в условиях нерегулярных хаотичных пожертвований, многое делают на волонтерских началах. По сути это благотворительность, в том классическом смысле слова, как ее представляет себе большинство людей.
С другой стороны спектра (справа в зоне голубого цвета) — такой бизнес, для которого имеют значение только деньги и финансовые результаты. Опять же, совершенно стереотипное общественное представление о бизнесе.
Тут я хочу оговориться, что не осуждаю и не критикую ни ту не другую крайность. Во-первых, каждый должен заниматься своим делом. Я прекрасно понимаю, как сложно убедить человека, который всю жизнь занимался социальной помощью, благотворительностью вдруг открыть свое дело. Практически невозможно. Так и некоторых предпринимателей могут быть чужды идеи и методы работы в «социалке». Во-вторых, мне кажется, что в современном мире таких чистых, рафинированных моделей почти не осталось. Бизнес, даже если он и строится только с финансовыми целями, все равно находится в рамках государственного регулирования, где есть ограничения, например, по экологичности. Более того, как показывают исследования Edelman, для потребителей сейчас имеет значение не только сам продукт, но и позиция компании по социальным и политическим вопросам. А значит бизнес вынужден смотреть в сторону социальных проблем, если хочет быть успешным. Во-третьих, совершенно альтруистичные объединения также со временем переживают преобразования, вырастают, стремятся к системному решению социальных проблем, а для этого важно долгосрочное финансирование.
Таким образом все сдвигаются к середине спектра, туда, где смешиваются и взаимно дополняют друг друга социальные и финансовые ценности. В середине схемы у нас социальное предпринимательство. У таких компаний есть миссия, есть цели в социальном воздействии, и показатели, которые позволяют это воздействие оценить. Но они хотят жить именно в формате бизнеса, зарабатывать самостоятельно, а не зависеть от грантов и пожертвований.
Самая распространенная модель финансирования социального бизнеса в России — гибридная. Это значит, что часть денег — «бесплатные» (гранты, субсидии, пожертвования), а другая часть — доход от коммерческой деятельности.
Второй вариант — самоокупаемость, когда компания зарабатывает, но остается «в нуле» и не привлекает «бесплатных» денег. И третий вариант — компания получает прибыль, но вся она рефинансируется в расширение и развитие бизнеса. Тут подразумевается, что учредители или акционеры не могут использовать прибыль для собственного обогащения, продать долю, распределить все на дивиденды и тому подобное. Нужно отметить, что компании могут проходить все эти стадии одну за другой, но могут просто остановиться и существовать в одной из этих моделей довольно долго.
Социальных предпринимателей можно и нужно поддерживать: давать те самые «бесплатные» деньги, беспроцентные займы (например, от фонда «Наше будущее») или по ставке ниже банковской (как это делает Фонд поддержки социальных проектов, ФПСП).
Социально-преобразующие инвестиции
И вот мы подошли к главному — к инвестициям. У инвесторов совсем другая роль, нежели у кредиторов и грантодателей. Инвестиции от займов отличаются и риском, и доходностью, и возможностью участвовать в жизни компании и ее проектов. В случае с социальным предпринимательствам, это классическая инвестиционная модель, но инвестор смотрит при этом не только на финансовые показатели бизнеса, но и на показатели социального воздействия, интересуется, какие общественные изменения происходят, благодаря работе компании. По сути это означает, что должны появиться инвесторы совершенно иного типа. Хотя это не исключает обычного делового интереса к социальному предпринимательству со стороны институциональных инвесторов, которым важен в первую очередь доход. На Западе, например, заметную роль на рынке импакт-инвестирования играют пенсионные фонды.
В третьей финансовой модели, о которой мы говорили чуть выше, должна быть возможность распределять прибыль не только на собственное развитие, но и в качестве дивидендов такому импакт-инвестору. Инвестор может продать свою долю в социальном бизнесе также как и в любом другом.
Чтобы все это появилось и прижилось в России нужно «выращивать» социальные проекты и воспитывать инвесторов. Но если с социальным бизнесом мы нянчимся (хабы, гранты, займы, обучение, инкубаторы), то инвесторы, увы, пока обделены вниманием. Им нужно объяснить потенциал сектора социального предпринимательства, показать уже готовые для инвестирования проекты, рассказать, как оценивается социальное воздействие.
Облигации социального воздействия (SIB)
Один из форматов импакт-инвестирования, который сейчас набирает обороты по всему миру — облигации социального воздействия. SIB — довольно молодой финансовый инструмент, ему чуть больше десяти лет, в России об его использовании заговорили только в конце прошлого года. Особенность SIB в том, что возврат инвестиций обеспечивает не сам социальный проект, а государство.
В общих чертах схема такая: инвестор вкладывает средства в проект, заранее договариваясь о социальном воздействии и критериях оценки его достижения. Если заявленное социальное воздействие достигнуто, то государство возвращает инвестору его средства с учетом доходности. Если результат не достигнут, то инвестор теряет свой капитал, как если бы вложился в неудачный стартап.
Важно, что учитывается не результат в штуках — например, построили 40 школ, а именно эффект: что в этих 40 школах происходит, что их открытие дало обществу?
В схеме SIB может быть пять сторон: государство, инвестор, оператор (организатор сделки, управляющая компания), непосредственно организации, решающие социальную проблему и независимый оценщик. На рисунке 2 изображена модель SIB в России, где оператором выступает ВЭБ.
При грамотно организации от SIB выигрывают все. Государство получает эффективное расходование бюджетных средств, потому что платит только за результат. Инвесторы — доход плюс бонусы от работы с государством (статус, привилегии). У социальных организаций появляется стабильное долгосрочное финансирование. Хотя это, конечно, приведет к ужесточению конкуренции, возрастут требования, будут пристальнее оценивать результаты, но и спрос на услуги профессионалов в социальной сфере значительно вырастет.
Я, кстати, убеждена, что каждая серьезная социальная организация, которая говорит долгосрочных изменениях, должна планировать свое воздействие и измерять его не зависимо от SIB, этот финансовый механизм просто не оставит другого выбора.
Честно говоря, я считаю, что даже НКО, которая проводит курсы «как гладить котов с пользой и на котов, и на тех кто их гладит, а так же на родственников и тех и других, и на госбюджет.
В интернете разошелся пример использования SIB в Великобритании для программы реабилитации и ресоциализации заключенных. Результат считали по рецидивам: если через 6 лет число повторных преступлений среди освобожденных из тюрьмы снизится на 7,5% или более, то инвесторы получат от государства через Министерство юстиции возврат вложенных средств плюс проценты. Чем сильнее уменьшится число рецидивов преступлений, тем больше будет доход инвесторов.
Мне кажется, нам нужно учиться у англичан ставить реалистичные цели. Когда мы в России общаемся с коллегами из разных социальных сфер, складывается ощущение, что у нас эффективными проекты называют только, когда результат более 50 %, а лучше 100%. Давайте будем чуть более реалистичны, и при этом требовательны в измерении воздействия и эффективном расходовании средств, тогда SIB и другие механизмы импакт-инвестирования станут удобным инструментов для долгосрочных социальных преобразований.
Источник: https://philanthropy.ru/analysis/2019/04/17/74830/